Великое Нечто - Страница 110

110

Дымла погрузилась в плотную пелену, затягивающую еекак дремотная трясина. Вокруг в сплошном мраке вспыхивали и тотчас потухали маленькие звездочки; Дымлу закружил медленный водоворот, и она ощутила себя словно навращающемся блюдце, которое в свою очередь тоже стояло на краю вращающегося блюдца, и так до бесконечности… Она начала было считать их, но еще глубже увязла взавораживающем меду, в котором не было ни одной мысли и ни одной заботы.

Дымла испытала внезапное желание всколыхнуть это сонное царство и закричала: «Я здесь! Я пришла! Эй ты, Кто или Что Бы Ты Ни Было, покажись мне! Ты нам необходимо!»

Но ее голос затерялся в душном медовом водовороте. Дымла вспомнила, что она бесплотный дух и, следовательно, не может увязнуть, и рассмеялась, но тотчас смех ее оборвался, потому что… она увязала. Дымла уже с провалами ощущала себя как целостную личность, и порой ей казалось, что она и есть Великое Нечто, а раз так, то незачем куда-то спешить.

Впрочем, как и у других членов ее рода, личностное начало в Дымле было очень сильно, и именно оно забило тревогу.

«Тяни же меня, чего же ты ждешь, корова?» — закричала она сама на себя и рванулась… Еще… Еще рывок — и она на свободе.

Она едва стояла на ногах и на несколько секунд даже утратила свои иллюзорные контуры, чего с ней никогда не случалось прежде.

— Великое Нечто спит… оно всегда спало, — прошептала Дымла. — И то, что снится Великому Нечто, и есть наше бытие…

— А если его разбудить? — спросила Лирда.

— Стоит ли? Спросонья, как известно, у многих дурное настроение, — пролаял Бнург.

— К тому же если я права и сон Великого Нечто является нашим бытием, то его пробуждение будет концом нашего бытия и началом нового этапа вселенского существования.

— А если Крам ошибался и оно не так всесильно? с сомнением полюбопытствовал Бнург.

— Тогда тем более не стоит его будить, — парировала Дымла. — Во всяком случае, когда я попыталась это сделать, меня едва не затянуло.

— Разве можно так быстро сдаваться? А как же цель бытия? — удивился пес.

— Какой же ты зануда! Лишь бы наша девочка была в безопасности, а поиски смысла бытия оставим для старых призраков, вроде нас, — раздался знакомый голос, и рядом возник зыбкий профиль Чингиза Тамерлановича.

— Рада тебя видеть, папа. Надо признать, в последний раз ты исчез очень эффектно, — похвалила Лирда.

— Сам не знаю, что на меня нашло, какое-то мелкое пижонство… — смутился Грзенк. — Но теперь неудобно будет вновь вернуться в той же форме. Придется ее сменить.

— И кем же ты станешь?

— А вот кем! — К люстре вспорхнула взъерошенная зелено-желтая птица с хохолком.

— И как называется это безобразие? — снисходительно поинтересовался пес.

— Это безобразие называется Петруша, — представился попугай, водружая собственную особу на кухонный шкафчик. — И если кто-нибудь впредь будет позволять себе подобные замечания, я его клюну! Тем более что это сугубо временно.

Лирда смутно ощущала, что, хотя разговор теперь и льется непринужденно, непринужденность эта натянутая, и ей предстоит еще выслушать нечто важное. Не прошло и минуты, как Бнург подошел к ней и ткнулся влажным носом в ногу.

— Рр-ав! Я думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что теперь, когда Великое Нечто у нас, мы можем смелее распоряжаться пространством. Возможно, тебе хотелось бы попутешествовать, увидеть мир. Вредно долго находиться на одном месте. Наступает привыкание, некое притяжение, которое и привело нас всех по разным причинам на эту планету…

— Бнург, ты ведь хочешь сказать совсем не это. Выражайся яснее… — мягко перебила Лирда.

— Яснее так яснее. За последнее время ты слишком привыкла к форме, срослась с ней, а это не может нас не тревожить… Мы думаем, тебе нужно расстаться с этим або… человеком, расстаться раз и навсегда. Возможно, тогда ты выйдешь из-под власти запретных чувств и снова станешь полноценным мрыгом.

— Расстаться с ним? Но это невозможно! — с тоской прошептала Лирда.

— Ты должна. Эта любовь не приведет ни к чему хорошему — она гибельна и для тебя, и для него, — сказал Грзенк.

— Я люблю его! — крикнула Лирда. — Понимаете вы это? Люблю!

— Но такая любовь — это болезнь! Ты разрушаешь себя.

— Не разрушаю.

— Ты не отдаешь себе отчета! Это чувство уничтожит тебя, ты должна его бросить! Ради нас, ради всех! — Грзенк долбанул клювом по дверце шкафа. Это было забавно, но Лирде было не до смеха.

— Ты тоже так считаешь? — она повернулась к Дымле. Та, помедлив немного, кивнула:

— Так будет лучше для тебя.

— Но почему? — Лирде казалось, что Дымла должна быть на ее стороне.

— Любовь — это огонь. Он согревает, пока маленький, но когда разрастется — это уже пожар. Топка.

— Вы все сговорились! — рассердилась Лирда. — Вы думаете, что вправе решать за меня, как мне поступать! Не слишком-то я боюсь каких-то призраков!

Попугай замер. Дворняга уставилась в пол.

Лирда спохватилась, что обидела их, и замолчала. Ей стало так скверно и тоскливо, что она вновь ощутила себя гепардом, загнанным под корягу в ельнике.

— Но он любит меня… Он меня по-настоящему любит, — сказала она, хватаясь за это чувство, как за последнюю соломинку.

— Тем хуже. Ты должна понимать, что обманываешь его. Он любит человеческую девушку, а не спрутиху с реакторным желудком, которая купается в азотной кислоте! — жестко сказал Грзенк. — Почему бы тебе не показаться ему в своем истинном обличье? Сможет ли он любить тебя тогда?

110