Подошел официант с большим запотевшим графином и двумя пузатенькими рюмочками на подносе.
— Русский напиток, — сообщил он, — рекомендую. Кристально чистый, с лимоном. Ровно три литра.
Он поставил графин и покосился на опустевший соседний столик.
— Как? Ваши соседи уже ушли?
— Я их вышвырнул! — объяснил толстяк с равнодушным видом профессионального спортсмена. — Они позволили себе грязные намеки в адрес моей дамы. Разумеется, я не смог им этого спустить.
Официант чуть приподнял брови:
— Неважно. Они уже заплатили. Сейчас я принесу вам ваши биточки.
Константин Львович, испытывавший острую потребность отметить свою победу, налил себе рюмочку.
— И мне тоже, — попросила Лирда. — За знакомство и за ваш героизм.
Они чокнулись. Толстяк залихватски крякнул и, поморщившись, опрокинул рюмочку. Думая, что это такой ритуал, Лирда тоже выпила жидкость и на всякий случай крякнула. Этот напиток понравился ей чуть больше, чем пепси-кола, хотя, конечно, он не шел ни в какое сравнение со стопроцентной азотной кислотой, которую они пили на звездолете.
Не делая перерыва, она налила себе подряд еще две рюмки и опрокинула их одну за другой, не забывая крякнуть. С большим удовольствием она пила бы прямо из графина, но, видно, так было не принято. Во всяком случае, американская чета и их переводчица смотрели на нее с ужасом.
— Лидочка, что вы делаете? — Толстяк отодвинул от нее графин. — Вам не будет плохо?
— Почему мне должно быть плохо? Как раз мне очень хорошо, удивилась Лирда.
Она ухватилась за горлышко графина, и некоторое время они занимались его перетягиванием. Наконец толстяк разжал пальцы. Лирда выпила четвертую рюмочку и крякнула.
Из дверей кухни с нездоровым любопытством выглянул Кощей Бессмертный. По его синему лицу шмыгали злодейские тени. В одной руке он держал красную в белый цветочек тряпку, а в другой руке у него был зажат бутерброд с колбасой, который он жадно уплетал. То, что колбаса изготовлена из трупов, как видно, ничуть его не смущало.
«Боже! Какое вероломство! Ах ты, трупоед чертов!» — подумала Лирда, пожирая бутерброд голодным взглядом.
— За знакомство! За вас и за нас! — Она произнесла еще несколько тостов за мужество толстячка, и графин опустел почти наполовину.
«Как можно столько пить? — думал толстячок. — Но как она на меня смотрит, какие глаза! Обязательно отвезу ее на дачу! А жене скажу — был на дне рождения у тещи Турляева. Она ее ненавидит и проверять не будет».
Попытавшись угнаться за Лирдой, Константин Львович выпил еще две-три рюмки, и мысли у него стали смешиваться.
Он разоткровенничался и признался Лирде, что женат, у него пятнадцатилетняя дочь и что никакой он не директор фирмы, торгующей недвижимостью, а всего лишь разъездной агент-оценщик, работающий в этой фирме и получающий четыре процента от сделки. Еще Лирда узнала, что дом в Швейцарии купил не он, а какой-то знакомый его шефа, а у самого Константина Львовича дома нет, но зато есть дача по Савеловскому направлению.
Огорченный своим признанием, Константин Львович выпил еще рюмочку русской, после которой ему вдруг вообразилось, что он гусар, и вздумалось пройти по перилам. Но Кощей стащил толстяка с перил, обосновывая это тем, что тот еще не заплатил, а незаплатившим посетителям тонуть строго воспрещается. Константин Львович в ответ с презрительным смехом швырнул в официанта бумажником, а потом с видом подстреленного на дуэли Ленского обрушился на пол.
Воспользовавшись, что на нее никто не смотрит, Лирда быстро допила остававшуюся в графине водку прямо из горлышка. Потом она встала и направилась к выходу из казино. Но перед тем как уйти, она наклонилась и тепло поцеловала в лысину уснувшего Константина Львовича.
— Не волнуйтесь, мы о нем позаботимся. Не впервой. Есть тут у нас каютка с раскладушкой, до утра отоспится, — заверил Лирду Кощей, провожая ее до причала. — Вас подбросить? — предложил он.
— Нет, мне здесь недалеко, — отказалась Лирда и стала подниматся по ступеньками причала.
Черная тучка, уже почти неразличимая на фоне вечереющего неба, ползла за ней.
А константин Львович спал на раскладушке, подложив руки под голову, и ему снилось, что он у себя на даче по Савеловскому направлению обнимает прекрасную незнакомку. Во сне он сладко улыбался.
— Сколько можно повторять! Я не знаю, почему она убежала! — раздраженно сказала Ирина. — Она взвилась, крикнула: «Не трогайте меня!» и выскскочила… Не такая уж я мегера, чтобы ее прогонять.
— Наверное, запоздалый шок. Такое бывает, — прогудел Никита. Он повернулся к Корсакову и спросил: — Ты огорчен? Мне кажется, она начинала тебе нравиться. Да и неудивительно, если вспомнить ее первое появление на сцене — как Венера из раковины — нагая, в одной лишь морской пене.
— Я огорчен? С чего ты взял? — сухо перебил его Алексей.
— Нет, я просто так, — поправился Бурьин, миролюбиво выставляя вперед ладони.
Между тем Корсаков подумал, что Никита был прав. Если он еще и не привязался к Лиде, то был, во всяком случае, на пути к этому. Она показалась ему сильной и незащищенной одновременно. Было в ней нечто, пробуждавшее интерес: и какая-то скрытая тайна, и мудрость, и ее способность угадывать мысли, хотя порой она вела себя как ребенок. Но, с другой стороны, то, что она исчезла раньше, чем он успел увлечься, возможно, и к лучшему.
— У нее нет ни копейки денег, и я не уверен, что в Москве она кого-нибудь знает, — сказал он. — Если она к вам вернется…