Великое Нечто - Страница 88

Но теперь уже пленнику было все равно. Он стал звать Дымлу и Бнурга, надеясь, что они придут и помогут ему найти выход, но ни Бнург, ни Дымла не отзывались. Грзенк кричал, но не слышал своего голоса и вообще не был уверен, существует ли он у него, и вскоре это ему надоело.

Он снова подумал о Лирде. Как ему хотелось предостеречь и защитить ее, ведь если майстрюк убьет девочку — если уже не убил много веков назад, — она тоже окажется среди этих скользких стен!

— Из лабиринта есть выход? — крикнул Грзенк, снова не слыша своего голоса.

— И да, и нет.

Краткий ответ прозвучал почти тотчас, будто кто-то давно ждал вопроса.

— Как это понимать: и да, и нет! — осторожно спросил Грзенк, радуясь, что он не одинок в этой пустоте.

— Это зависит от того, какой из двух выходов ты ищешь. Один ведет в Иллюзорные миры, другой — в хаос. В одном случае выход есть, а в другом — его нет.

Речь невидимого собеседника текла неторопливо. Чувствовалось, что собеседник соскучился и не прочь поболтать.

В сознании Грзенка яркой вспышкой сверкнуло неожиданное прозрение.

— Кто говорит со мной? Ты… Неужели Великое Нечто? Невидимый собеседник расхохотался:

— Разумеется, я ОНО…

— Это правда? — уже с сомнением спросил Грзенк.

— А что такое ложь? Можем ли мы дать ей точное определение? А если мы не знаем, что такое ложь, то как мы можем знать, что такое правда? Допустим, ложь — это отсутствие правды. Но тогда встает вопрос, что такое отсутствие? И что такое правда?

— Нет, ты не Великое Нечто, — сказал Грзенк, вслушиваясьв неторопливую болтовню из пустоты.

— Разумеется, нет, — признал его собеседник. — Хотя искушениевыдать себя за него было весьма значительным. Я был бы не прочь побыть на месте Великого Нечто хотя бы часок. — Невидимка некоторое время помолчал, а потом добавил: — Мысль меньше разума. Выстрел меньше пистолета. Книга меньше писателя. Роль меньше актера, а назначениепредмета уже самого предмета. Если кто-нибудь понял, что я сказал, — объясните мне.

— Так кто же ты? — спросил вконец запутавшийся Грзенк.

— Кто я? Крам, — спокойно сказал голос.

— Крам? Разве ты не легенда? — поразился Грзенк, спохватившись, что противоречит сам себе.

— А тебе хочется, чтобы я был легендой?

— Мне — нет.

— Ну, тогда я не легенда, — охотно подтвердил Крам, — А вообще-то прежде я не рассматривал факт своего существования с данной точки зрения. Можно ли одновременно бытьлегендой и целостной личностью? И если можно, то в каких пропорциях?

И невидимый собеседник замолк, погрузившись в область абстрактных суждений. А в темноте, как известно, молчание равносильно исчезновению.

— Крам, Крам! Где ты? Поговори со мной! — крикнул Грзенк, оставшись в одиночестве.

Из предания он помнил, что мудрец имел привычку на десятилетия задумываться по самому пустяковому поводу, и опасался, что это произойдет именно теперь, когда ему необходима помощь.

— Что ты хочешь? — нетерпеливо и раздраженно спросил голос. — Только отвечай быстро! Считаю до трех и ухожу. Раз… два…

— Я… я хочу тебя увидеть. Трудно говорить с пустотой, — выпалил Грзенк первое, что пришло ему на ум.

— Увидеть меня? — удивился Крам. — Ну что ж, смотри…

В темноте словно вспыхнул прожектор. В его луче, в том месте, где свет разбивался о стену лабиринта, сидел мрачный заросший партизан в тулупе с оторванным рукавом, в шапке-ушанке. Его борода была такой длины, что тянулась в бесконечность, за очерченный прожектором круг. Рядом с партизаном лежал трофейный немецкий автомат «шмайссер» и противотанковая граната. Время от времени партизан подносил ко рту трубку с длинным чубуком ивыдувал мыльные пузыри. Выдув очередную партию пузырей, партизан поднял пытливые голубые глаза-льдинки на Грзенка и спросил:

— Ну как? Впечатляет?

— Неужели ты Крам? Я не таким тебя представлял, — поразился Грзенк.

— А вот это неправда. Ты увидел меня именно таким, каким хотел увидеть, — не согласился партизан. — Разберись-ка получше в себе. В этом мире все так, как ты хочешь, чтобы оно было, и не может быть иным.

— Но почему?

— Потому что этот мир — ТЫ. Сейчас мы в тебе. Добро пожаловать в Грзенка! — Собеседник хитро прищурился и выдохнул такой большой пузырь, что оказался в его центре.

— Так ты во мне? — ошарашено переспросил Грзенк.

— Разумеется. Ну и дыра, правда? — И партизан заговорщицки подмигнул ему.

— Почему же дыра? Совсем не дыра, а очень милое место, — обиделся Грзенк, по-новому оглядывая сырые камни лабиринта. Потом он вновь посмотрел на Крама, ожидая продолжения. Что-то подсказывало, что Крам сообщил ему далеко не все, что хотел.

— Урок второй, — продолжал Крам, — существование в Иллюзорном мире — штука тонкая. Все, что ты знал раньше, здесь не пригодится. Привыкай смотреть на мир и на себя новыми глазами!

— Я пытался, но у меня не выходит, — проворчал Грзенк.

Он посмотрел вниз, где при жизни ему привычно было видеть свое тело, но в который раз увидел лишь пустоту.

— Если я вижу тебя, почему не вижу себя? — спросил он.

— По двум причинам, — объяснил Крам. — Первая причина: потому что ты умер. А вторая и главная причина: потомучто нельзя быть в самом себе и видеть себя. Для этого тебе пришлось бы вывернуться наизнанку, что было бы крайне неэстетично.

— А если бы я был не в себе, я увидел бы себя? — спросил Грзенк, путаясь в новых понятиях.

— Если бы ты был не в себе, я не стал бы разговаривать с чокнутым. — Партизан притянул за ремень автомат. — Просто поставил бы тебя к стенке и — тра-та-та!